24 ноября 1948 года в Венесуэле произошел военный переворот. Его возглавили генерал Карлос Дельгадо Чальбо (министр обороны), полковник Маркос Перес Хименес (начальник Генштаба) и генерал Луис Фелипе Льовера. Поначалу государство возглавил бывший министр обороны, но затем, в результате ряда инцидентов, пост главы государства перешел к Маркосу Пересу Хименесу. Фактически он правил с 1950, но юридически пост лидера страны перешел к нему в 1952.
Военный режим, трансформировавшийся из триумвирата в военно-авторитарный режим с элементами каудильизма, спроектировал и реализовал ряд проектов абсолютно циклопических масштабов. Он практиковал максимально продвинутую социальную политику. Дороги, школы, университеты, парки, мосты, больницы, жильё, в т.ч. нестандартных, авангардных, форм и расцветок, возводились повсюду. Была построена трасса Каракас-Лагуайра, над проектом которой потешались в Штатах и Западной Европе — там считали, что столь сложный, дорогостоящий и требующий экстраординарных усилий, хайвей могут себе позволить лишь немногие развитые страны. При Маркосе Пересе Хименесе её соорудили за три года — с 1950 по 1953.
Страну интенсивно электрифицировали и обеспечивали доступной водой. Люди десятками тысяч переселялись в новое жильё. Из Европы в Венесуэлу ехали инженеры, архитекторы, нефтяники и другие специалисты. Медицинские программы, такие, как борьба с малярией, туберкулёзом, алкоголизмом, ЗППП, стали частью повседневной жизни. Венесуэльский боливар стоил дороже американского доллара. Было создано Министерство юстиции, которое возглавил выдающийся государственный деятель Луис Фелипе Урбанеха. Помимо всего прочего, его следует благодарить за пенитенциарную систему Республики, в которой заключённые, во-первых, смогли зарабатывать деньги, а во-вторых, обрели зафиксированный набор прав.
Коренные жители были включены в медицинские программы, и военное правительство занялось постепенной интеграцией, стараясь не разрушить их культурную идентичность и заменить её на «общечеловеческую», а объединить её с консервативной католической компонентой Venezolanidad, преодолеть исторические травмы, изжить негативные материальные последствия зависимости и объединить нацию на базе правопопулистской католической эгалитарной национальной демократии с элементами неотрайбализма, национал-синдикализма и венесуэльского каудильизма, называемого также демократическим цезаризмом. О последнем, а также о фигуре «необходимого жандарма»-правителя, ещё в начале прошлого века рассуждал венесуэльский консерватор, социальный мыслитель, политик, историк и журналист Лауреано Вальенилья Ланс.
За несколько лет существования пересхименистского режима Венесуэла продемонстрировала потрясающие показатели в сфере демографии. Эпоха характеризовалась «экстраординарным развитием, наилучшими показателями рождаемости за век, стремительным снижением смертности» (см. «Evolución de la población en Venezuela 1950-2001» by Brenda Yépez Martinez.) Продолжительность жизни в Венесуэле выросла на 20,5 лет, а детская смертность опустилась на 68,8% (см. статью «Lo que Pérez Jiménez sabía y Chávez ignora» by Carlos A. Ball.) В результате столь продуктивной деятельности, в 1955 году Маркос Перес Хименес стал человеком года по версии Times.
Режим много работал в культурной и эстетической сферах. В частности, он популяризировал Марию Лионсу. Это богиня, интегрированная с синкретическим «народным христианством». Церковь некоторое время пыталась извести её культ, и Перес Хименес поначалу даже этому способствовал. Правительство и Католическая Церковь пытались заменить Марию Лионсу на более приемлемую фигуру — с консервативной христианской точки зрения, конечно. Так, в 1950 году папа Пий XII объявил покровительницей Венесуэлы Деву Марию Коромотскую, и Перес Хименес приложил усилия для популяризации ее культа.
Однако позже Перес Хименес как будто прозрел и принялся защищать Марию Лионсу. Он распорядился установить грандиозную скульптуру богини в Каракасе (её автором был Алехандро Колина) и объявил её «не религиозным, а культурным символом», важным в контексте Нового национального идеала (Nuevo Ideal Nacional — так называлась пересхименистская доктрина.) Тем самым лидер вывел Марию Лионсу из-под гнева католиков и дал понять, что она не будет составлять конкуренцию в религиозном смысле.
При более пристальном рассмотрении можно найти несколько причин «спиритуальной открытости» и религиозной терпимости режима. Во-первых, он был откровенно народнический, патриотический, солидаристский, эгалитарный и глубоко мессианский. Национальные символы были для милитарес буквально священными и в то же время наполненными жизнью и смыслом. Самого Переса Хименеса отличали жизнерадостность и высокая социальность. Он обожал народ и был довольно непосредственным. Левая оппозиция то и дело пеняла ему за развлечения на пляже: Перес Хименес любил гонять на водных скутерах и вообще вёл себя жизнерадостно. Впрочем, отдых для него был понятием не эксклюзивным. Досуг в пересхименистской доктрине занимал важное, если не стратегическое место; ему отводились значительный бюджет и солидное городское пространство, и в целом военные старались создавать эффект постоянного досуга в повседневной жизни.
Вторая причина — идеологическая экспансия адвентистов из Британской Гвианы (нынешняя Гайана), которая провоцировала сепаратистские настроения. В 40-50-х большое количество коренных жителей, в частности из народности пемон, ездили в Гайану, принимали крещение, а вернувшись, занимались активным проповедничеством. Католическая Церковь, в свою очередь, далеко не всегда одобряла действия военных, а её политика в Республике, с т.з. милитарес, не всегда была провенесуэльской, и милитарес не могли безусловно положиться на её поддержку. Обращение к корням и синкретизация, предложенные «цезаристским» режимом, убивали сразу трёх зайцев: предлагали коренным жителям привлекательный проект в интересах Республики, далёкий и от сепаратизма, и от участия в пост-нео-колониальных играх; в перспективе позволяли вести разговор с Ватиканом на равных под угрозой «национализации Церкви»; конструировали культурно-политическую и философскую общенациональную доктрину, определяющую венесуэльцев как общность людей, объединённых одной судьбой, одной историей и одним будущим.
Третья причина — «конструкционистская». Пересхименистское общество предполагалось как нечто вроде «археомодерна здорового человека»: суперсовременные технологии, авангардные эстетические решения и общедоступная медицина самого высокого уровня должны были сочетаться с глубоко традиционными и консервативными решениями, структурами и пространствами.
Четвёртая причина — эстетическая, или «символическая», как угодно. Перес Хименес уделял большое внимание духовному состоянию нации. Поэтому, в рамках обретения нацией себя, следовало конструировать такое эстетическое и символическое пространство, чтобы оно создавало «эффект Venezolanidad», эффект Республики, освобождения и простора. Идея собственности, самости, погружения и освоения недр с постановкой их на службу венесуэльцам, и освоения окружающего пространства характерны для пересхименистской философии, которая рассматривала внутреннее пространство страны, как недоосвоенное и подлежащее «венесуэлизации». От похожих европейских проектов пересхименизм выгодно отличали «индеанистский популизм» и стремление не столько переделать («оцивилизовать») окружающее пространство под себя здесь и сейчас, параллельно наступив на права собственности, автохтонные культуры и частную жизнь, сколько вступить в долгосрочные гармоничные взаимоотношения и освоить-применить окружающий мир, сочетая Естественное и Искусственное.