Возвращаясь и дополняя цикл статей и заметок о Республике Гаити, мне пришлось столкнуться с необходиостью описать гаитянскую политическую стратегию и государственную модель. Не хотелось бы повторять заезженные универсалистские, смотрящие-извне, определения, поэтому пришлось осторожно предположить, что Республика Гаити это не только государство победившей нуаристской (нуаризм, от фр. noirisme — самостоятельная гаитянская версия негритюда, основанная на гордости за статус первой независимой Республике чернокожих, вудуизме и антимулатской риторике) идеологии, но и государство политически и исторически обоснованного noirisme-луддизма. Важно понимать, что термин луддизм используется в этой заметке в смысле концепции отказа-от-труда-не-на-себя, отказа радикального, способного идти вплоть до тактики выжженной земли и жестокой аутотравматизации. Социально и философски этот специфически гаитийский «луддизм» воспринимается не как нечто деструктивное, а скорее как атрибут независимости. Многие люди, упрекающие гаитянцев в лености и нежелании работать, не учитывают тот факт, что «ничегонеделанье» на Гаити и является атрибутом свободной как от рабовладельцев, так и от оккупантов естественной жизни.
The Haitian Lwa Erzulie Dantor is a fierce and powerful protector of women and children
В результате доходящей до абсурда жестокости колониальной власти, важными инструментами сопротивления и ликвидации рабовладельческой системы на Гаити были рынок и саботаж. Рынок вынуждал белых вступать в экономические отношения с чернокожими, тем самым разрушая искусственно созданную иерархию между ними, а саботаж подтачивал благосостояние белых (однако от него страдали и рабы — ведь хозяева их наказывали и пытались скомпенсировать потери от саботажа за счёт ещё более свирепого грабежа подневольных. Со временем, однако, сочетание нескольких антиколониалистских тактик, в которые, помимо саботажа и рынка, входила «тайная религия» (вуду), а позднее — государство; о гаитийском этатизме мы поговорим в другой статье. В результате победы над колониальной администрацией, акт «ничегонеделанья» в рабовладельческой системе превращался в тактику реального действия и насыщался третьемиристской сопротивленческой героикой.
Когда Штаты оккупировали Гаити, они начали вести там достаточно парадоксальную политику. С одной стороны, высокими темпами развивалась инфраструктура. Сами американцы, выстраивая пропагандистское и идеологическое обоснование оккупации, исходили из тезиса, что гаитянцы органически не способны построить развитое государство, и, как добрый сосед, они обязаны помочь немощным. Разумеется, это озвучивалось на широкую публику и непосредственно военным, которые проводили оккупацию. Однако была и внешнеполитическая причина: США было важно выдавить из региона европейцев.
Как уже было сказано, оккупация сопровождалась довольно мощным инфраструктурным бумом. Строили в основном дороги, мосты и школы. Американцы упирали на рыночность и благородство своих целей. Занятно, что именно в связи с обустройством качественных дорог и иностранного контроля, многие гаитянские женщины поначалу беззлобно отнеслись к американцам: безопасность в стране резко выросла, а количество разбоев, грабежей и изнасилований снизилось. Позже, однако, гаитянки сочли рост безопасности недостаточной платой за потерю суверенитета, бытовые сложности, а далее — и за возрастающий прессинг со стороны американцев, недовольных деятельностью национал-освободительного подполья.
С другой стороны, строительство мостов, дорог и школ в значительной степени опиралось на систему corvée, иначе говоря, повинностей. Гаитянцев, виновных в сопротивлении американцам, или уходивших от уплаты налогов, сгоняли на принудительные строительные работы. Понятное дело, что ни о каком ограничении рабочего дня или оплате труда речи не шло. Система эта была настолько суровой, что люди, случалось, умирали прямо на «рабочих местах». Это породило колоссальную ответную агрессию, и даже малейшей лояльности со стороны местных пришёл конец. Начался агрессивный саботаж, сочетанный со странной для европейца, но вполне понятной и исторически обоснованной с т.з. гаитянцев позицией «чем неудобней в нашей стране будет оккупантам, тем больше суверенитета будет у нашего народа». Строго говоря, исторически такая позиция была оправданной: чем более опасной и непригодной для неприятеля была окружающая среда, тем успешнее гаитянцы выпроваживали их со своей территории. Отсутствие элементарных удобств за пределами рабовладельческих поместий и казарм, экзотические болезни, ядовитая фауна, разрушенные дороги и невозможность наладить связь между разными районами страны гарантировали победу над теми, кто стремился отобрать у гаитянцев независимость.
Можно предположить, что со временем саботаж, ничегонеделанье и союз с неструктурированной окружающей средой стал отчасти ассоциироваться у гаитянцев с независимостью и привёл к формированию специфического мировоззрения*, которое я бы рискнула определить, как нуаристский революционный киберпанк с элементами неолуддизма, антиинституционализма и прокрестьянского народничества.
28 июня 2018
* Нечто подобное есть и в русской народно-фольклорной военной стратегии, где союзниками русских становились огромные пространства, спутанные дороги плохого качества и морозные зимы