Фильм «Red Heat», тот, что со Шварценеггером, вышел в 1988 году и вскоре стал хитом на постсоветском пространстве. Это практически идеальный боевик: в нём твёрдая граница между добром и злом, крепкий по меркам жанра детективный сюжет, мускулы, жёсткость, стрельба, Арни, куча мемасных фраз («кокаинум», «ШТО БУДЕТ С НАШЕЙ СТРАНОЙ?», «поселуй мою залупу», «это нэ рука литэйщика», «хулигани».) Впервые я посмотрела его, будучи совсем малой, затем неоднократно — в школьном возрасте, а недавно решила пересмотреть ещё раз. И неожиданно для себя обнаружила в нём интересный культурно-политический пласт, которого не замечала ранее. Он касается конфликта между «старыми и новыми левыми», между советскими марксистами и антисоветскими альт-левыми в негритюдерском формате.
В «Красной жаре» перед советским-постсоветским зрителем едва ли не впервые предстал идеолог афроамериканской криминальной идентаристской «новой левой», один из координаторов неформального «проекта Зинданистан» (мусульманская стратегия по созданию джамаатов в тюрьмах и вербовке в ислам арестантов и членов банд.) Это Абдул Элайджа, слепой черный парень, которого герой Железного Арни навещал в тюрьме.
В СССР и постсоветской России американская новая левая оказалась неизученной — очевидно, ввиду её запредельной «странности», непонятности американского расового социального контекста и специфических мутаций классовой теории — в теорию угнетённых и восстающих «расовых классов». Между тем, осознай вовремя антикоммунисты и противники глобального левого, либо либерального консенсуса (не только русские), этот раскол внутри левого движения, способный его похоронить, и воспользуйся они слабостью расово-классово-альтмарксистского подхода и его антисоветской направленностью — и весь проект Зинданистан, и большинство «цветных» левых движений, и даже многие левые антиглобалисты превратились бы в синкретистов, социал-христиан, автономов-кристерос, антикоммунистов-нуаристов, неоинтегралистов, национал-синдикалистов, идентаристов (речь идёт о третьемиристской антиколониальной стратегии) и т.д. Что, конечно, было бы гораздо интереснее, чем сегодняшняя унылая ситуация с либеральным «базисом» и левой «надстройкой», ЕВПОЧЯ.
Собеседник капитана Данко проповедует гангстерско-наркотический, мистико-расистский чёрный социализм с шовинистическим исламским бэкграундом. Само его имя — по всей видимости, отсылка к Элайдже Мухаммеду, создателю американской исламско-негритюдерской организации Нация Ислама, которая откололась от Чёрных Пантер — негритюдерской организации, сочетавшей в своей идеологии маоизм, чёрный расизм и геваризм. По ходу фильма Абдул произносит фразу: «Похоже, я здесь единственный марксист», завуалированно повторяя маоистский тезис об аутопредательстве СССР и превращении его в эксплуататорское государство. Америка, говорит Элайджа, эксплуатировала чернокожих и построила на этом свое процветание. Но и СССР эксплуатирует своих граждан, отказавшись от марксистского наследия и впав в ересь. Необходимо, разыгрывая расовую карту, посеять хаос и уничтожить эксплуатацию, что он делает путем распространения наркотиков и «сеяния чумы» в мире белых. «Все это касается не только наркоты, но и политики, и экономики, и религии», — говорит Абдул, сжато излагая концепции криминальной националистической афроамериканской новой левой.
Но так ли уж она нова? Не слышны ли в идее «посеять бурю, чтобы добиться всеобщего равенства» отголоски идей самого радикального хиппи всех времён и народов — Чарли Мэнсона? Не из его ли доктрины Хелтер-Скелтер почерпнута часть идей собеседника капитана Данко: спровоцировать расовый конфликт, который обрушит погрязший в пороках и несправедливости мир до «справедливого», «чистого», мифического примордиального состояния?
И как тут не вспомнить анти-западную стратегию фундаменталистов от идентаристского исламизма — талибов, у которых, в свою очередь, поразительно много общих политических и экономических тактик с крестьянскими ультралевыми радикалами — маоистами (в т.ч. наксалитами и сендеристами), и геваристами? Напомню, что талибы, вопреки распространённой легенде, постепенно наращивали производство опия-сырца, «крышевали» крестьян, выращивавших опийный мак, а влиятельные талибские драглорды утверждали, что «производство опия дозволено, до тех пор, пока он идёт на продажу и употребляется неверными». Подробнее о Талибане и построенном талибами наркогосударстве я писала в этой статье.
Таким образом, Абдул Элайджа не просто «списан» с идеологов Нации ислама, а представляет собой синтетическую и эклектичную фигуру, которая опирается на разные «цветные» анти-западные идеологии. Так, он местами повторяет пропагандистские тезисы Черных Пантер, которые звучали следующим образом:
We believe that this racist government has robbed us and now we are demanding the overdue debt of forty acres and two mules. Forty acres and two mules was promised 100 years ago as restitution for slave labor and mass murder of black people. We will accept the payment as currency which will be distributed to our many communities.
We believe that the federal government is responsible and obligated to give every man employment or a guaranteed income. We believe that if the white American businessmen will not give full employment, then the means of production should be taken from the businessmen and placed in the community so that the people of the community can organize and employ all of its people and give a high standard of living.
We believe that all black people should be released from the many jails and prisons because they have not received a fair and impartial trial.
Интерес к маоизму как «чистой», истинной версии марксизма появился на Западе, после того, как СССР получил титул бюрократического монстра, давящего протесты танками, а маоисты начали активно действовать в Третьем мире, не стесняя себя марксистско-ленинскими рамками (так, красный Китай сотрудничал с пиночетовской Чили и, согласно Энверу Ходже — с Родезией*, за что подвергался уничтожающей критике от албанца-сталиниста; и не стремился сходу ломать союзников под марксистские догмы, оставляя им некоторое свободное «пространство для проявления собственной уникальной идентичности и свободного творчества масс».)
Когда капитан Данко говорит Элайдже, что СССР не признает прав наркоторговцев, и что ему отрежут яйца, если наркота пойдет в Союз — Абдул отвечает, что ему не нужны яйца, намекая на то, что он давно смирил свою плоть. Тогда Данко угрожает, что Элайдже вырежут глаза — и тот, подняв черные очки, демонстрирует советскому капитану бельма. Жест чрезвычайно пронзительный, насыщенный религиозными смыслами. Слепота — довольно частый образ у мистиков, «ослепших от экстаза», «ослепших от сияния Всевышнего». Суфии, стремившиеся постичь Самого Непознаваемого, иногда сравнивали «прикосновение к Истине» с ослеплением. Не можно также не вспомнить текст примечательного русскоязычного рэпера-мусульманина Даб Дервиша: «Безликий муэдзин совсем ослеп, совсем один…»
Последователи Элайджи бреют головы; бритье головы обязательно у салафитов, также его рекомендуют мусульманским мужчинам, совершившим хадж. Похоже, что в «Red Heat» чуть ли не впервые на постсоветском пространстве был в доступной для зрителя форме показан классический американский левый негритюдер-идентарист исламской ориентации.
* См. Enver Hoxha. Reflections on China. Volume II. 1973 — 1977. Прямая цитата: «China is pursuing a see-saw policy. It has opened up its policy, has diplomatic links with all, wants to affirm itself in the world. We, too, have wanted and suggested this to it. But how should China affirm itself in the world? As a socialist country or as a country of the «third world»? Of course, China should affirm itself as a socialist country. However, it is not doing this. It is affirming itself in the world as a state opposed to the Soviet Union. For China the Spain of Franco, the Chile of Pinochet, or the Rhodesia of Ian Smith are friends, while the «Soviets are the most dangerous, because they pose as Marxist-Leninists»